В Ташкенте работал Мухаммад Салих, его талантливые свободолюбивые друзья

М.Салих и А. Парщиков, 2001 г., Париж.

Алексей Парщиков

Мы постоянно путешествовали, потому что почти весь круг инаковидящих вышел из провинций, и поездки домой к предкам и друзьям были обычным делом. Чаще всего наши странствия диктовались не профессиональными наводками, как на воды за переводами, а тактильной тягой к пространству, к топике, увиденной как геометрия на эластичной поверхности, на загадочных простынях, на пространствах без стен, которые ищет блуждающая шаровая молния, обнюхивая эфир, медля, чтобы вдруг — выбрать, прянуть и разбиться, оставив отпечаток. Из таких поездок Кутик привез «Оду на посещение Белосарайской косы, что на Азовском море». В Ташкенте работал Мухаммад Салих, его талантливые свободолюбивые друзья, знавшие о трансцендентности мусульманского мира и сообщившие, что текста Корана не существует и не существовало. Мы ничего не знали об отсутствии оригинала в земном мире. Салих свидетельствовал:

*****

ТУПИК

Дом торчал, как топор, отсекая трапецией путь.
Дом, скажу еще раз, словно черный топор.
Улица стихла, пение слышно чуть-чуть.
Я, забытый младенец, стоял здесь с неведомых пор.

Чья-то лампа погасла мгновенно левей тупика,
и рука моя резко потеряла свой вес.
Тотчас справа растаяла лампа, — другая рука
растворилась в ответ, ее образ исчез.

И Абстракция вышла навстречу, сломав скорлупу.
Ночь упряма еще, ну а я неуступчив уже.
Панорама дышала, и был загорожен мой путь,
был тупик, словно улица в парандже.

*

15 лунных ночей в месяц — это не мало.
Вперед еще на полмесяца я загадал, однако.
Опять 15 ночей спокойно луна сияла.
Я удивлялся и радовался, скромняга.

Стабильные вещи сами пытаются поменяться.
15 ночей во мраке в новом месяце — то, чего
не было в предыдущем, а скоро еще 15…
Они колеблются тоже смутно и неустойчиво…

*****

МУЗА

Музу увидел живую я вдруг, и она
голая, бледная, длинноволосая на
обыкновенном пустом табурете сидела наклонно,
и в паутине пред нею кривилась корона.

Мышь пробежала, деля на два мира простор,
кран был разболтан, и капало звучно «тик-так».
На табуретке красотка, уставясь в упор,
мерно качалась тем каплям настойчивым в такт.

Как человек, потерявший свой преданный круг,
как эмигрантка, забывшая, где чья страна,
пялилась Муза, и при приближении рук
кожей гусиной внезапно покрылась она.

Сразу язык мой покрылся пупырьями, лишь
я прикоснулся к ней. Взгляд ее тьмою набряк.
Где-то шуршала, ходила, коробилась мышь,
где-то настырные капли стучали «тик-так».